9 . РОСТОВСКАЯ ВЕРСИЯ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»
Трудно найти произведение древнерусской литературы с судьбой более удивительной и загадочной, чем «Слово о полку Игореве». О нем написаны сотни книг, тысячи научных статей, но споры вокруг этого древнего произведения не стихают, поскольку до сих пор остается невыясненным, кто написал его, при каких обстоятельствах оно погибло, почему не отыскался хотя бы еще один его список. Не менее важным и запутанным остается вопрос, где ярославский помещик, граф А.И.Мусин-Пушкин (см. заставку) приобрел древний список. Когда об этом его письменно спросил археограф К.Ф.Калайдович, Алексей Иванович сообщил следующее:
«До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль Быковский, муж с просвещением и любитель словесности. По уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, по сему случаю мой комиссионер купил у него все русские книги, в числе коих в одной, под названием «Хронограф», в конце и найдено было «Слово о полку Игореве»...»
Указ об упразднении монастыря вступил в силу в 1788 году. Иоиль Быковский умер через десять лет. На вопросы Калайдовича о судьбе «Слова о полку Игореве» Мусин-Пушкин отвечал в 1813 году, а до этого имя Иоля Быковского даже не упоминал. Между тем еще в 1797 году в журнале французских эмигрантов Н.М.Карамзин писал: «Два года тому назад в наших архивах был обнаружен отрывок из поэмы под названием «Песнь воинам Игоря», которую можно сравнить с лучшими оссиановскими поэмами и которая написана в двенадцатом столетии неизвестным сочинителем».
Следовательно, на основании каких-то данных Карамзин считал, что cпиcок «Слова о полку Игореве» был приобретен в 1795 году. А в пояснении к портрету Бояна в «Пантеоне российской словесности», вышедшем в 1801 году, он же сообщал: «За несколько лет перед сим в одном монастырском архиве нашлось древнее сочинение, достойное Оссиана и называемое «Песнью воинам Игоря».
Таким образом, Карамзин уточняет, что «Слово» нашлось в монастырском архиве, о частном собрании Иоиля Быковского и речи нет.
Так в каком же монастыре Мусин-Пушкин приобрел древний список? Самый простой ответ – в Спасо-Ярославском монастыре (см. заставку). Но так ли было на самом деле? Почему граф так долго молчал, где отыскал «Слово»? Может, Спасо-Ярославский монастырь и вовсе не при чем? Не связана ли была находка «Слова» с деятельностью Мусина-Пушкина на посту обер-прокурора Святейшего Синода, на котором он находился с 1791 по 1797 год? Не использовал ли граф для незаконного приобретения списка служебное положение, потому и сослался на умершего Иоиля Быковского?
Известно, что в августе 1792 года в этой высокой должности Мусин-Пушкин приехал в Ярославль и потребовал, чтобы «из числа найденных в библиотеке дома его преосвященства пяти хронографов и шестой степенной, представлены были к личному просмотрению его превосходительству три хронографа, имеющие содержание относительно российской истории, и четвертую книгу степенную». Таким образом, граф затребовал только те рукописи, которые поступили в Ярославский архиерейский дом из Ростовской консистории. Архиепископом там был Арсений Верещагин, он не раз отправлял графу редкие книги, их связывала давняя и тесная дружба. Сохранился дневник Арсения Верещагина, который частично был напечатан в «Ярославских епархиальных ведомостях» (№№ 43-49 и №№ 1-42 за 1895 г.). В дневнике несколько раз упоминается имя графа, но отсутствуют записи с 1792 по 1796 год. Карамзин считал, что «Слово о полку Игореве» было приобретено в 1795 году. Не указан ли в отсутствующей части дневника Верещагина какой-нибудь ростовский монастырь, где и было найдено «Слово»?
Интересное обстоятельство: сразу после смерти Иоиля Быковского архиепископ Арсений Верещагин сообщил об этом Бантышу-Каменскому – в дальнейшем участнику первого издания «Слова о полку Игореве». И сообщил необычным способом – тайнописью. Трудно объяснить, к чему такая предосторожность, если не предположить, что между бывшим архимандритом и архиепископом существовали какие-то особые отношения, возможно, некоторым образом связанные с находкой «Слова о полку Игореве».
Что нам известно об Арсении Верещагине? Родился в 1736 году. Был архимандритом Калязинским, ректором Тверской семинарии, епископом в Архангельске и Твери, а с 1783 года – в Ростове, где был назначен архиепископом ростовским и ярославским. Арсений Верещагин считался прекрасным церковным оратором (в 1892 году его проповеди, как образцы ораторского красноречия, были опубликованы в «Ярославских епархиальных ведомостях»). Но одновременно он проявлял интерес к светской литературе, поэзии и театру. Как просветитель и покровитель искусств, «искусный вития» и «Ярославский златоуст», он воспевался в стихах семинаристов возглавляемой им духовной семинарии, там же под его руководством ставились спектакли. Помимо Иоиля Быковского в числе его близких друзей был поэт М.М.Херасков и В.Д.Санковский – один из редакторов выходившего в Ярославле журнала «Уединенный пошехонец», изданию которого Арсений Верещагин содействовал и в качестве влиятельного архиепископа, и опытного литератора. В 1798 году он стал главой Святейшего Синода. В самом конце следующего года умер в Петербурге, но погребен был в Калязинском монастыре. И опять странное совпадение: Арсений Верещагин умер – и Мусин-Пушкин сразу же отдает «Слово о полку Игореве» в типографию, в 1800 году оно выходит в Москве отдельным изданием. Возможно, по какой-то причине личного порядка (например, из-за причастности архиепископа к незаконному приобретению графом древней рукописи) Арсений Верещагин был против публикации, потому Мусину-Пушкину и пришлось ждать его смерти? Может, по этой же причине недостающие дневники Арсения Верещагина оказались в руках у Мусина-Пушкина, а потом сгорели вместе со всем его Собранием российских древностей во время нашествия Наполеона или еще раньше были уничтожены самим графом?
Но вернемся к ростовской версии находки «Слова о полку Игореве». Есть ли другие подтверждающие ее доводы?
Собственно, в пользу этой версии – вся история Ростова, впервые упомянутого в «Повести временных лет» еще в записи за 6370 (862) год, то есть спустя всего десять лет после появления первой датированной записи. И только спустя двести лет, в записи за 6579 (1071) год, в связи с неурожаем в «Ростовской области», в летописи впервые прозвучало название Ярославля.
«Слово» было написано в конце XII столетия, когда Ярославль был небольшой заштатной крепостью Ростовского княжества, а Ростов по праву считался одним из главных политических, религиозных и культурных центров Русского государства. Напомним, что именно здесь были написаны первые русские жития, рассказывающие о ростовских святых Леонтии, Исайи, Авраамии. А жития, если разобраться, это первые историко-художественные произведения древней русской литературы. В житиях больше, чем в летописях, вымысла, образности, что роднит их со «Словом о полку Игореве». Мы ни в коем случае не пытаемся доказать, что и «Слово» написал ростовец. Речь о другом – что оно вполне могло сразу же после появления на свет оказаться в Ростове. Все предпосылки к тому имеются. Опять обратимся к истории Ростовского княжества.
Родословная местных удельных князей начинается со старшего сына Всеволода Большое Гнездо – Константина. Родился он в 1186 году, умер в 1219-м. Таким образом, «Слово о полку Игореве» было создано при жизни этого образованного князя-книжника. При Константине, скорее всего, началось ростовское летописание, из Ярославля была переведена сюда первая на северо-востоке Руси школа, получившая здесь название Григорьевский затвор, при ней – богатейшая по тем временам библиотека в тысячу томов.
Вспомним, как автор «Слова» отзывается об отце Константина:
- Великий княже Всеволоде!
- Не мыслию ти прилетети издалеча
- отня злата стола поблюсти!
- Ты бо можеши Волгу веслы раскропити,
- а Дон шеломы выльяти!
И невольно напрашивается предположение: не был ли князь Константин первым владельцем «Слова о полку Игореве», в котором о его отце Всеволоде сказаны такие похвальные слова? Но правомерен и другой вопрос: как найденный Мусиным-Пушкиным список оказался в Ростове – так далеко от тех мест, где происходит действие «Слова»?
Автор «Слова о полку Игореве», судя по его осведомленности, сам участвовал в походе на половцев. Все его симпатии в борьбе за главенство княжеских родов на стороне Ольговичей, однако он с явным уважением упомянул и Всеволода Большое Гнездо из рода Мономаховичей. В чем тут дело? Не служил ли он до Игоря Всеволоду? Тогда можно так объяснить, как «Слово о полку Игореве» оказалось в Ростове: после битвы с половцами автор вернулся с ним на родину, т.е. в Ростов. В то время такие переходы от одного князя к другому были распространены, вcпомним судьбу «ростовского храбра» Александра Поповича – дружинника князя Константина. После смерти Константина, боясь мести его брата Юрия Всеволодовича, против которого Александр Попович сражался в Липицкой битве, он вместе со своей дружиной покинул Ростов и перешел на службу к киевскому князю Мстиславу Романовичу. Таким же образом мог оказаться в Ростове и автор «Слова о полку Игореве», а его произведение – в библиотеке князя Константина.
Впрочем, из летописи известно, что в XIII веке библиотека Константина сгорела. Даже построенных Константином церквей в Ростове не осталось, только две медные львиные головы, каждая с кольцом в пасти, сохранились от той поры на кованых дверях Успенского собора. Но бывает, книги оказываются прочнее каменных стен. Ведь каким-то образом уцелела после пожара старая Ростовская летопись!
Так же могло сохраниться и «Слово о полку Игореве» и дойти до нас благодаря тому, что его переписали в Григорьевском затворе. В «Слове» находят черты новгородской письменности, а в Григорьевский затвор приходили учиться со всей Руси, в том числе и из Новгорода. Учившийся здесь первый русский профессиональный писатель Епифаний Премудрый пришел из Великого Устюга. Его перу принадлежат жития Стефана Пермского, тоже получившего образование в Григорьевском затворе, и Сергия Радонежского – родом из села Варницы под Ростовом, церковного деятеля, сыгравшего большую роль в объединении Руси вокруг Москвы и в победе на Куликовом поле. Очень близко к творческой манере Епифания Премудрого «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича, царя русского», написанное после смерти Дмитрия Донского. А оно стоит рядом с «Задонщиной», написанной явно в подражание «Слову», что, возможно, еще раз подтверждает ростовскую версию находки «Слова о полку Игореве». Все сохранившиеся списки «Задонщины» не московского происхождения, но проведенный исследователями анализ позволил сделать вывод, что автор хорошо знал Москву, владел московским говором. Таким человеком мог быть Епифаний Премудрый, после Григорьевского затвора ставший монахом подмосковного Троице-Сергиева монастыря. Или кто-то другой, тоже учившийся в Григорьевском затворе, где и ознакомился со «Словом о полку Игореве».
В пользу ростовской версии открытия «Слова» есть еще одно необычное свидетельство. Пожалуй, авторство «Слова» не приписывалось только женщине, а между тем, как считал А.С.Пушкин, плач Ярославны – самая эмоциональная и совершенная часть этого гениального произведения. Почему же не предположить, что его написала женщина? Версия неожиданная, но не парадоксальная, если рассмотреть ее спокойно и непредвзято.
На основании имеющихся свидетельств принято считать, что в 1238 году к Ростову Великому переходит общерусское летописание, которое было заведено еще при князе Константине, а затем продолжилось при его сыновьях и внуках. Ростовский свод 1249 года вошел в состав Лаврентьевской летописи, дополненный житиями Александра Невского и ростовского епископа Кирилла, при дворе которого велось летописание.
Кирилл был человеком образованным, вместе с князем Константином собирал его библиотеку. Рядом с Кириллом в Ростовской летописи начинает часто упоминаться имя женщины-деятеля Марьи Черниговской. А это не совсем обычно для русских летописей. Так появилось предположение, что она была среди авторов Ростовской летописи, в частности ею был создан летописный рассказ за 1246 год о ее отце Михаиле Черниговском. Все позднейшие рассказы о князьях, погибших в Орде, подверглись воздействию этого ростовского сказания-жития. Кроме того, в Лаврентьевскую летопись вошел рассказ о ростовском князе Василько.
Марья Черниговская с почестями похоронила мужа в Ростове и постриглась в монастырь, где, видимо, и занялась летописанием. Родом она из Чернигова, значит, хорошо знала историю неудачного похода новгород-северского князя Игоря. Если Марья Черниговская не была автором «Слова», то вполне могла быть обработчиком, переписчиком, наконец, просто читательницей, которую заинтересовало талантливое произведение, и она из Чернигова привезла его в Ростов.
В последние годы княгиня Марья жила в Ростове у своих сыновей Бориса и Глеба, основала здесь монастырь Спаса на Песках, который чаще называют Княгинин, в нем в 1271 году и была похоронена. С ее смертью прекратились систематические записи ростовского летописания – еще один довод в пользу того, что она была автором летописных некрологов по убитым татарами русским князьям. Что же касается ее причастности к судьбе «Слова о полку Игореве», то эту версию при желании можно и опровергнуть. Другое дело – причастность к находке «Слова» Ростова Великого. Тут можно привести целый ряд доказательств, назовем только некоторые...
Н.М.Карамзин сделал выписки из «Девгениева деяния», которое находилось в том же древнем сборнике, что и «Слово о полку Игореве». Исследователи выяснили, что найденное позднее в Ростове «Девгениево деяние» наиболее близко именно к этому, исчезнувшему в пожаре Москвы тексту.
Именно ростовские древние рукописи – три хронографа и одну степенную книгу – затребовал Мусин-Пушкин в 1792 году из архиерейского дома в Ростове и, получив их, не возвратил. А ведь один из хронографов мог быть тем самым, в котором граф нашел «Слово». И еще. При переезде архиерейского дома из Ростова в Ярославль пропало несколько книг. Может, среди них было «Слово о полку Игореве»? Не в результате ли этой пропажи оно оказалось у сиятельного графа? Тогда легко объяснить, почему он так усиленно скрывал обстоятельства приобретения «Слова», а когда Калайдович стал настаивать на четком ответе, назвал умершего Иоиля Быковского – архимандрита того монастыря, куда эти книги должны были поступить.
(Подробнее об истории находки и гибели списка «Слова о полку Игореве» в книге Б.Сударушкина «Исчезнувшее свидетельство».)
